Из меморандума ЦК КП ( б ) Литвы и Белоруссии о тяжелом положении военных и гражданских пленных в польских тюрьмах и нарушениях заключенного советско - польского договора по их обмену

13 февраля 1920 г ., Смоленск

Меморандум

о положении наших товарищей в польских белогвардейских тюрьмах и о нарушениях заключенного договора по обмену гражданских пленных

1. В польских белогвардейских тюрьмах

Центральный Комитет Коммунистической партии Литвы и Белоруссии 38 давно уже стал получать самые ужасные сведения о положении наших товарищей в польских белогвардейских тюрьмах и концентрационных лагерях. Эти сведения он сообщил комиссии Российского Красного Креста и Наркоминделу. Прибывшие теперь из этих тюрем товарищи всецело подтверждают это. В каких только тюрьмах не пришлось им побывать, всюду одно и то же.

Приведем наиболее характерные места из сообщений товарищей, толь ко что прибывших из польских белогвардейских тюрем.

Тов. Цамциев сообщает о расправе в первых числах августа в деревне Гричине, Самохваловичской волости, Минского уезда, над захваченными в плен красноармейцами. Командир полка приказал собрать всех жителей деревни. Когда они собрались, вывели арестованных со связанными назад руками и велели жителям плевать и бить их. Избиение со стороны собравшихся продолжалось около 30 минут. Потом по выяснении их личности (оказалось, что там были красноармейцы 4-го Варшавского гусарского полка), несчастные были совершенно раздеты и приступлено к издевательству над ними. В ход были пущены нагайки и шомполы. Облив три раза водой, когда арестованные уже были при смерти, они были поставлены в канаву и расстреляны тоже бесчеловечно, так что даже некоторые части тела были совершенно оторваны.

Тов. Цамциев был арестован вместе с товарищем недалеко от станции Михановичи и отправлен в штаб. Там в присутствии офицеров били куда попало и чем попало; обливали холодной водой и обсыпали песком. Такое издевательство продолжалось около часа. Наконец, явился главный инквизитор — брат командира полка, штаб-ротмистр Домбровский, который как разъяренный зверь бросился и начал бить железным прутом по лицу. Раздев догола и обыскав, он приказал солдатам нас разложить, потянув за руки и ноги, и дать по 50 — плетью. Приказ моментально был приведен в исполнение. Не знаю, не лежали ли бы мы сейчас в земле, если бы крик «комиссар, комиссар» не отвлек их внимания. Привели хорошо одетого еврея по фамилии Хургин, родом из местечка Самохваловичи, и хотя несчастный уверял, что он не комиссар и что совершенно нигде не служил, все его уверения и мольбы не привели ни к чему; его раздели догола и тут же расстреляли и бросили, сказав, что жид недостоин погребения на польской земле.

Товарища Цамциева отправили в Минск, освободили, потом опять арестовали, и он в конце октября попал в тюремную больницу. Там узнал о задушенном в больнице т. Кулешинском (Ковальском). Его привели в больницу потерявшего уже человеческий вид. Руки и ноги были распухшие...'* На лице нельзя было разобрать его частей. В ноздрях были протянуты проволоки, также в кончиках ушей. С большим трудом выговорил свою фамилию. Больше добиться от него ничего не удалось. Как положили в постель, так и лежал как тумба — до смерти. Через несколько дней распространился слух, что едет из Варшавы комиссия для осмотра тюрьмы, и в ту же ночь явились агенты контрразведки и после многих пыток задушили его.

Это был один из лучших наших товарищей, оставленных для подпольной работы в Минске.

Таким же образом истязали в минской контрразведке и других товарищей.

Тов. Вера Васильева пишет об истязаниях молодой ведочки, т. Зуймач: «Тов. Зуймач по ночам брали из тюрьмы, как будто на расстрел, приводили в жандармерию, избивали, приставляли к стенке и направляли на нее дуло револьвера, крича: «Признайся, тогда пощадим, а то осталось только несколько минут жить». Заставляли писать предсмертные прощальные письма к родным. Приказывали класть голову на стол и проводили холодным лезвием шашки по шее, говоря, что голова отлетит, если она не признается. Когда ее возвращали в тюрьму, она тряслась всю ночь, как в лихорад ке... 1 * Она, можно сказать, еще ребенок, а ее голова уже покрылась сединой. Наконец, голую и босую, ее отправили в лагерь»... 1 *

Тов. Эпштейн пишет: «В минской контрразведке ужасно избивают. На допрос вызывают в два часа ночи. Допрашиваемый возвращается избитый и окровавленный. Редко кому удается избегнуть этих избиений. Избитого бросают в холодную одиночку. Пьяные сыщики заходят в камеру и бьют кого попало. Женщин избивают, как и мужчин. Как только настает ночь, арестованные дрожат как в лихорадке, ибо каждый думает, что сегодня настанет его очередь. Бьют ожесточенно, немилосердно. Например, Гольдина били поленом по голове и по бокам. Пускают в ход револьверы, нагайки, железные пружины и разные другие орудия пытки... 1 * Мне лично они надавали бесконечное количество пощечин. Затем били нагайками...'* Восемь мучительных долгих дней я сидел в контрразведке, в темной холодной одиночке, где не было ни стула, ни стола, ни койки, где было грязно, темно и сыро».

Несколько товарищей пишут, как пьяный контрразведчик Шиманский со своим секретарем в тюрьме избил т. Ширяева.

В бобруйской тюрьме делалось то же самое, что и в минской.

Тов. X . Хаймович сообщает: «Бобруйская жандармерия, арестовав меня, два раза в день допрашивала меня, причем каждый раз беспощадно избивали прикладами и нагайками. Побои наносил следователь Эйсмонт и звал к себе на помощь жандармов. Подобные истязания продолжались 14 дней.

Когда я падал в обморок, меня обливали холодной водой и продолжали бить, пока истязатели не уставали. Однажды в помещении жандармерии мне связали руки и подвесили к потолку. Потом били чем попало. Повели за город на расстрел, но почему-то не расстреляли. Во время моего ареста жандармы на моей квартире забрали все, что только нашли более ценное. По дороге в Минск сняли сапоги».

Тов. Гилер Вольфсон сообщает, что после его ареста в Глуске (Бобруйского уезда) 6 сентября в тюрьме его раздели голым и по голому телу били нагайками. Недели две спустя перевели в бобруйскую тюрьму. Там ежедневно гнали на тяжелые работы, заставляли колоть дрова, чистить отхожие места и проч.

И в других местах то же самое.

Тов. Георгий Кныш сообщает: «При аресте на квартире (в Мирской волости, Новогрудского уезда) избивали прикладами, а когда привезли в жандармерию, там издевались, били плетками 40 штук, прикладов не помню сколько, шомполами 6 штук в пятки; пытались колоть ногти, но потом оставили. Потом отправили в Минск».

Тов. И. Г. Шахнович, арестованный на фронте 8 августа в Новогрудском уезде польскими легионерами, пишет: «Мне становится жутко и страшно, когда я вспоминаю те побои и удары, которые сыпались на меня. Дальше я уже не помню, что со мной стало».

Такие жуткие картины на каждом шагу.

2. Нарушение заключенного договора об обмене гражданских пленных

Польское правительство, в силу договора об обмене гражданскими пленными, обязалось не предавать суду внесенных в списки гражданских пленных, не применять никаких мер наказания по отношению к ним. Кроме того, в договоре предусмотрено, что каждый гражданский пленный пользуется правом забрать с собою определенное количество пудов вещей и определенное количество денег.

На самом же деле наши товарищи, внесенные в списки, предаются военно-полевому суду (Селятинскую, Рогинского и др.) и гражданскому суду (Жбиковского 2 * в Варшаве); подвергают их наказаниям по суду (тов. Жви- ковский 2 * приговорен 21 января к 8 годам каторги).

Наконец, из списка, поданного Комиссией РСФСР 3 *, привезено только семь человек, преимущественно арестованных в последнее время, слабых работников.

Режим по отношению ко всем политическим заключенным, зачисленным в категорию гражданских пленных, нисколько не изменился: их по- прежнему избивают и издеваются над ними даже по пути следования в Со­ ветскую Россию.

Отправляют в Россию без всякого предупреждения в худших условиях, чем были этапы царских времен.

Польское правительство не только не разрешило нашим товарищам, прибывшим с первым транспортом, забрать положенное количество багажа, но даже конфисковало последние крохи, которые они захватили из тюрьмы.

Об этом свидетельствует заявление, сделанное в Комиссию РСФСР по обмену заложников 34-мя товарищами, прибывшими с первым эшелоном из Минской губ.

Оно гласит следующее: «Из всех прибывших заложников никому не было объявлено, что мы высылаемся в Россию для обмена. Никто не знал, куда везут, до тех пор, пока не перешли передовой линии польских позиций. Согласия ни у кого не было спрошено, желает ли тот или другой ехать в Россию. Из тюрьмы нас сопровождали под усиленным конвоем, и если к кому из отправляющихся обращались родные или знакомые с каким-либо разговором, то жандармы произносили самые отборные ругательства, угрожали оружием и некоторых даже избивали, как, например, Иосифа Шахновича жандарм ударил за то, что он неаккуратно шел, по мнению жандарма.

Обращение по дороге жандармами ужасное, двое суток никого не выпускали выйти из вагона; заставляли делать уборку грязных вагонов шапками, полотенцами или чем угодно, если арестованные отказывались, то заставляли силой, как, например, Либковича Пейсаха жандарм ударил по лицу за то, что он отказался убирать руками грязь в уборной и вагоне. У некоторых отнимали разные съестные продукты и другие вещи, как у Давида Цамциева и Иосифа Френкеля отняли доставленные родными упомянутых тов. коменданту, сопровождающему заложников, для передачи последним: фунтов 8 сала, около 3-х сотен папирос, постельное белье, верхнюю одежду, одну пару галош, пару гетров, пару ботинок и массу других мелких вещей и продуктов.

Представителя от Красного Креста все время в дороге с нами не было, и мы находились в полном распоряжении жандармов. Только по заявлению одного из заложников, поляка, что он не хочет ехать в Россию, прибыл представитель Польского Красного Креста перед нашим отъездом со станции Борисов за демаркационную линию, который нас и сопровождал.

Многим из арестованных не отдали их денег, отнятых при аресте, хотя последними заявлялись претензии. Когда мы пожаловались сестре милосердия Красного Креста о грубых отношениях их жандармов и других несправедливостях, учиненных по отношению к заложникам, последняя ответила, что «ваши большевики обращаются с нашими заложниками гораздо хуже и перевозить не дают ничего абсолютно».

Все вышеизложенное собственными подписями удостоверяем».

Далее следуют 34 подписи.

Центральный Комитет Коммунистической партии Литвы и Белоруссии считает своим долгом обратить внимание Комиссии РСФСР на эти нарушения заключенного договора (невыдача наших товарищей, внесенных в список гражданских пленных, предание некоторых из них военному суду и применение к ним наказания, зверское обращение с ними даже в пути следования в Советскую Россию, невыдача им условленного количества багажа и денег, ограбление их в пути, отсутствие в пути следования представителя Общества Красного Креста и пр.) и полагает, что против этого необходимо протестовать и настаивать на строгом исполнении договора.

В виде репрессии необходимо интернировать всех польских гражданских

пленных, находящихся в Советской России, и применить к ним строгий режим.

Выдавать их Польскому правительству только по мере выдачи им наших товарищей, отмеченных в списках гражданских пленных.

Прекратить выдачу польским гражданским пленным всяких пособий, так как и без того достаточно обеспечены, а главное, так как нашими товарищами никакой помощи в белогвардейской Польше и в оккупации не выдается, и, напротив, продолжают их грабить.

По поручению ЦЕКА ЛИТБЕЛ (подп.) 2 ' Мицкевич-Капсукас Смоленск 18/2- 1920 г .

РГАСПИ. Ф. 63. Оп. 1. Д. 198. Л . 27-29. Копия.

1'' Отточия документа.

2 'Так в тексте.

3 * Имеется в виду Комиссия РСФСР по обмену заложников (см. далее в документе).